Иосиф Райхельгауз
режиссёр
Это было несколько лет после войны. Мой отец – герой, расписавшийся на Рейхстаге, кавалер двух и представленный к третьему ордену Славы, весь орденоносец, такой-сякой. Жили они очень бедно с мамой. И им дали комнату в проходной квартире. То есть проходная комната: вот двухкомнатная квартира, вот здесь они жили, и я уже родился, а там – жили другие люди. Они даже когда проходили сквозь нашу комнату, они обувь здесь оставляли, ноги вытирали в нашей комнате. Между тем, люди эти были греки. Вернее так: это был грек - фамилия его была Макинас, - который женился на некой одесской женщине, и он себе тихо и скромно жил. И недалеко от нашего дома был Дом колхозника. А в этом Доме колхозника была замечательная столовая. И вот этот грек по фамилии Макинас – только помню фамилию, не помню, как его звали, – он приходил туда вечером. Он днем где-то работал, а еще подрабатывал. И вот вечером - он всю ночь охранял эту столовую... А поскольку было очень голодно... То вечером там скапливалась за день посуда, и в посуде где-то оставалась парочка макарон, где-то, наверное, не думаю, что мясо оставалось, но что-то где-то - чуть-чуть борща. Он это сливал в бидончик, в такой вот небольшой, и утром он это приносил мне. И, как рассказывает моя мама, я был счастлив, я был потрясен, я ждал его.
Я просыпался очень рано, очень хотелось есть. И я вот эти, сегодня бы сказали, помои, объедки, а тогда вот эту еду... Он со мной делился. И все было бы прекрасно, если бы однажды ночью… Наверное, мне было года 4 или уже чуть больше, я это хорошо помню. Я помню, что резко был сильный стук в нашу дверь. И вошли страшные дядьки. Они вошли, они что-то сказали. Я тогда не понимал, наверное, они назвали фамилию Макинас. Моя мама, которая спала, – это была середина ночи, естественно, и я проснулся, и мама. И нам было очень страшно. Они вошли в комнату вот к этому Макинасу. Я увидел, как Макинас, - на меня почему-то сильное это произвело впечатление, - он на такие большие трусы до колен надевал брюки. Он надевал брюки, а жену его они не брали. Это было выселение греков из Одессы по сталинскому указу. И он уже не сам шел, он только надевал эти брюки, его уже вели. Дальше мне мама стала рассказывать и объяснять, что не только греков. А Одесса – это город, в котором вообще во времена Пушкина более 50% итальянцев было население. Там у того же самого Пушкина об Одессе сказано: «Где ходит гордый славянин, француз, испанец, армянин, и грек, и молдаван тяжелый, и сын египетской земли, корсар в отставке, Морали…» Наверное, поэтому это такой талантливый, какой-то уникальный город, что огромное количество разных народов. И вот эти народы выселялись и перевозились либо куда-то там в Сибирь, либо куда-то за Урал. И для меня это фантастическое личное детское впечатление.